Крах сёгуната
"КРАХ СЁГУНАТА"
Последние годы сёгунского правления в
девятнадцатом веке сотрясали один «правительственный кризис» за другим. В конце
концов это привело к отречению сёгуна от власти в 1867 году. Несколько факторов
способствовали крушению института сёгуната и началу реставрации Мэй-дзи.
Постоянные финансовые трудности бакуфу усугублялись выступлениями крестьян в
провинциях, которые протестовали против угнетения со стороны землевладельцев,
непосильных налогов и голода в неурожайные годы и громили торговые лавки, дома
ростовщиков и усадьбы феодалов. Тяжесть их положения заметно контрастировала с
жизнью самого сёгуна и его ближайшего окружения в лице продажных сановников.
Так, у одного сёгуна на рубеже восемнадцатого—девятнадцатого веков было двадцать
наложниц и пятьдесят пять детей.
Вторым фактором явилось растущее
политическое недовольство, которое принимало двоякую форму. Во-первых, все
большее своеволие проявляли некоторые западные тодзама (внешние
землевладельцы). Они потерпели поражение в битве при Сэкигахара и с тех пор
утратили политическое влияние; тем не менее, они затаили глухую ненависть к
сёгунату Токугава. Главы двух самых могущественных кланов (Тёсю и Сацума),
почувствовав слабость бакуфу, начали подстрекать к неповиновению властям. Как
следствие, сёгунат смягчил прежде незыблемое правило, обязывавшее всех даймё
половину каждого года проводить в Эдо, и тем самым утратил последнюю реальную
власть над ними.
Во-вторых, к политическому недовольству
добавлялось еще и идеологическое. Многие молодые японцы, выросшие в беспокойные
годы первой половины столетия, были уверены, что для защиты национальных
интересов перед лицом угрозы со стороны
иностранных держав, уже стучавшихся в двери закрытой от мира страны, необходимо
более сильное центральное правительство. Они учились в школах военного искусства
и слушали своих учителей, провозглашавших принципы «почтения к императору»
(сонно) и «изгнания варваров» (дзёи). Некоторые просили своих хозяев отпустить
их со службы и позволить стать ронинами, дабы они могли посвятить себя
политической деятельности и защите родины. Одна группа таких молодых людей убила
влиятельного государственного советника, который заключил предательский, по их
мнению, договор с иностранцами.
Когда недовольство сёгунатом достигло
своего апогея, многие разочарованные его политикой люди вспомнили об императоре
как объекте верности и почитания. Уже в конце восемнадцатого—начале
девятнадцатого века несколько весьма влиятельных писателей говорили о
преданности императору. Так, Мотоори Норинага (1730-1800) рассуждал в своих
сочинениях о божественной, вечной славе императора и провозглашал верность ему
квинтэссенцией национального духа японцев. А Хирата Ацутани (1776-1843) выдвинул
доктрину кокутай (государственного устройства), согласно которой Японией, как
«божественной землей», должны управлять ведущие свое происхождение от богов
императоры. В 1841 году Хирата был посажен под домашний арест, но его учение
пользовалось у молодого поколения огромной популярностью. Сёгун все чаще и чаще
воспринимался как узурпатор по праву принадлежащей императору власти.
Силой же, взорвавшей тлевшую «пороховую
бочку» недовольства и опрокинувшей сёгунат, стало давление иностранных держав,
добивавшихся прав на землю, торговых привилегий и заключения коммерческих
соглашений с Японией. Подобные попытки продолжались уже в течение долгого
времени. Первыми в восемнадцатом столетии пришли с севера русские. Затем, в
начале девятнадцатого века, Британия пыталась получить право заходить в порт
Нагасаки. Но в целом, за исключением немногих — в основном ученых, желавших
изучать западную медицину и военное дело — Япония противилась появлению в стране
иностранцев. В 1853—54 годах настойчивость иностранцев стала уже безапелляционной и даже агрессивной — в
гавань Эдо вошли четыре американских военных корабля под командованием капитана
Мэтью Пэрри.
Именно тогда сёгунат и подписал себе
смертный приговор. В 1854 году, при безволии и нерешительности сёгуна, мелкий
чиновник, стараясь идти на минимум уступок, все-таки подписал судьбоносное
соглашение, разрешающее кораблям нескольких держав заходить в японские порты. (А
что еще можно было сделать, если побережье практически не имело линии обороны?)
Это решение вызвало бурю протеста, и подписавший договор чиновник был убит
ронином-одиночкой.
События обретали уже не только политическую
окраску, но и символический смысл; дни сёгуната были сочтены. Иностранные
посланники при ведении переговоров искали согласия не властей сёгуната, а
императорского двора. Западные кланы Тёсю и Сацума подняли мятеж и разгромили
посланные против них войска сёгуната. Вскоре к ним присоединились и другие
кланы. Регент, ставший сёгуном, отрекся от своего поста в ноябре 1867 года.
Армия захватила огромный замок Токугава в Эдо, власть императора была
«восстановлена». Так, скорее хныканьем, чем прощальным «хлопком двери»,
закончилось 250-летнее правление самураев.
Однако конец власти самураев не означал ни
полной утраты ими политической и военной роли в обществе, ни, тем более,
прекращения их влияния на культуру страны. Семьсот лет «воинского духа» и
«культуры воина» оставили слишком глубокий отпечаток. Самурайский дух в
недалеком будущем вновь ярко проявит себя, и на этот раз не только в Японии, но
и в Восточной и Юго-Восточной Азии и на островах Тихого океана.
Содержание раздела